Ответы С.И. Григорьянца на вопросы ведущего — Александра Архангельского и участников «круглого стола» передачи «Тем временем» во время ее записи 08.02.2012 года на канале «Культура» (предварительный текст).

Дополнение после записи   Комментарий Сергея Григорьянца после эфира

Тема для дискуссии:

Диссиденты. Почему в России история диссидентского движения до сих пор остается ненаписанной, в отличие от стран Центральной Европы? Почему сразу после 1991 года роль бывших диссидентов в исторических процессах стала падать? Будет ли восстановлена историческая справедливость, или все это закономерно?

Диссидентское движение было не просто забыто — оно было сначала уничтожено, по крайней мере в своих вершинах, а потом забыто. Основной процесс уничтожения происходил на рубеже 70-80-х годов. Это была задача советского руководства, осуществленная руками КГБ. Уничтожение велось не только с помощью арестов и психушек, но и прямыми политическими убийствами тех, кого неудобно было судить. Есть серьезные основания полагать, что неудачная попытка убить Владимира Войновича, подробно им описанная в книге «Дело №34840», и убийство переводчика Кости Богатырева в Москве, убийство двух католических священников — в Литве, художника Минаса Аветисяна — в Армении, композитора Ивасюка на Украине — совершены под прямым руководством либерального интеллектуала Юрия Андропова.

В 87-м году из пропагандистских соображений советским руководством и КГБ было принято решение реанимировать остатки известной части диссидентского движения, при этом несколько диссидентов были убиты (Анатолий Марченко, Марк Морозов, Василь Стус), как неподходящие для освобождения, значительное число было выслано, немногих оставшихся якобы реабилитировали. С этого времени остатки диссидентского движения уже нельзя отделять от общедемократического движения в России.

В 1987 году появилась «Гласность», в 1988 «Мемориал», в 1989 «Демократическая Россия» и тысячи более мелких организаций по всей стране, сотни независимых изданий – «Самиздат» в периодике. Но с 88-го года на историческом поле России возникли третий уже совершенно самостоятельный игрок. После прихода к руководству в КГБ Владимира Крючкова уже нельзя говорить о единстве задач и целей партийно-советского руководства и КГБ. КГБ стал вполне самостоятельной и самой мощной из сил действовавших в России. В особенности мощной потому, что все по-прежнему боялись говорить о ней или даже себе в этом признаться. Только «Гласность» с 90-го года повторяла, что КГБ идет к власти.

Лишь одна задача для Комитета государственной безопасности оставалась привычной с семнадцатого года и до сих пор — борьба с демократией любыми насильственными и террористическими методами.

Мартиролог вероятных убийств был бы лишком длинен: от откровенно убитых до странно и очень вовремя умерших — отец Александр Мень, Андрей Сахаров, Петр Сиуда — последний свидетель убийств в Новочеркасске, несколько профсоюзных лидеров, Галина Старовойтова, всех не перечтешь. Убийство моего сына бандой созданной директором ФСБ Барсуковым на Лубянке из генерала и пяти полковников КГБ с участием Литвиненко и им подробно описанной в книге «Лубянская преступная группировка»…

Упомяну лишь, что «Гласность», окруженная информационной блокадой, сопротивлялась изо всех сил, возрождалась и громилась вновь до тла открыто сотрудниками КГБ четыре раза в 1988, 1992, 1993 и 2004-ом годах. Офисы «Дем. России» громили в начале 90-х по всей стране постоянно, а в Москве в 92-м году — и ее центральный офис в Старомонетном, но уничтожил эту важнейшую и практически многомиллионную народную партию в конечном итоге Егор Гайдар, к несчастью, с помощью Сергея Ковалева, превратив ее правление в 93-м году в партию власти «Выбор России» и оставив «дем шизу» – на самом деле весь русский народ, без демократической партии.

Хитроумное правление «Мемориала» кое-как спаслось тем, что тоже бросило сотни тысяч своих сторонников по всей России на произвол судьбы, в 92-м году изменив свой устав и превратившись из общественно-политической организации, созданной Сахаровым, в историко-просветительскую, которой остается и до сих пор.

Правление Гайдара было временем разгрома демократического движения в столице и все еще сопротивлявшихся организаций в провинции, то есть по всей России.

Кто победил из трех действовавших в России на рубеже 80-х — 90-х годов сил, сейчас, через двадцать с лишним лет, понятно даже младенцу. Почему память о самоотверженной и жертвенной борьбе диссидентов за лучшее будущее России оказывается стертой тоже вполне понятно. Возродиться она сможет лишь когда в России появятся хотя бы малые ростки подлинной демократии.

Дополнение после записи

Важным и неожиданным для меня аргументом всех шести моих собеседников за «круглым столом» было якобы отсутствие движения диссидентов как такого, существование лишь отдельных, пусть замечательных, но совершенно ничего общего между собой не имеющих людей.

На самом деле именно в этом (но и не только) неправда и романа «Зеленый шатер» Улицкой. Она, и многие другие, этого не видели, не знали и потому искренне считают, что того, чего они не видели — не было. Не видели того, что снял Андрей Смирнов в фильме «Свобода по-русски», сотен семей, где по наивности недоедали, чтобы быть готовыми к тюрьме, и спали зимой на балконах, чтобы быть готовыми к карцерам, где изучали различные варианты столь же наивной книжки «Как вести себя на допросах» (их авторы еще не расплатились страшным образом за свое непонимание с кем имеют дело), а мне, уже вернувшемуся после первых пяти лет, приходилось объяснять, что, конечно, от следователей можно требовать, чтобы через каждые два часа в допросах они устраивали 15 минутный перерыв и что они, действительно, такие же люди и им все можно объяснить, как любому другому разумному человеку. Разница лишь в том, что если ему прикажут, он перегнется через стол и задушит вас собственными руками, а вы этого не хотите и не умеете делать.

Сотни молодых людей во всех академгородках, да и вообще во всех крупных городах России, закончив институты, уходили в истопники и дворники даже до того как их выгоняли с работы, просто потому, что не хотели иметь ничего общего с этой властью.

И те немногие люди, которых сейчас так и быть называют диссидентами, смогли что-то сделать в жизни только благодаря тому, что тысячи ни в чем не худших, чем они людей были вокруг них, просто судьбы, да и сама известность складывались по разному.

Собеседники мои оценивают то время по политике Андропова, где аресты и убийства людей малоизвестных всячески скрывались, где сажали лидеров, а всех остальных — гнали с работы, из вузов, травили с помощью соседей, врачей, якобы случайно избивавших их соседей и, конечно, с большим удовольствием сажали по бытовым статьям и психушкам.

А на самом деле было такое братство по определению Кати Абрамкиной действительно во многом несхожих людей, такая возможность для всех них приехать почти в любой город Союза и найти там не просто кров, еду, и полночные разговоры (не разыскивая, а зная, где они — такие же близкие), а главное бесконечную самоотверженность и подлинную любовь.

Но те, кто этого не видел, кто не испытал этой атмосферы, не дышал этим воздухом, кто не был в этой огромной (по всей стране), и такой единой и поразительной по своей любви друг к другу среде, понять это сейчас, действительно, не в силах. Это было подлинное и массовое движение внешне разгромленное, но уничтоженное лишь в своих вершинах, которое и стало опорой несбывшейся попытки обновления России на рубеже 80-90-х годов.

Единство движения диссидентов определялось не общностью взглядов, а взаимопомощью и рассказом — информацией о тех, кому по разным причинам была отвратительна советская власть, а потому им и их семьям жилось особенно трудно и страшно. Поэтому главными созданиями, центральными, наиболее массовыми организациями движения были «Хроника текущих событий» (с тысячами своих постоянных и временных корреспондентов, подписчиков, читателей, сочувствующих — от академиков до библиотекарей) и «Фонд помощи политическим заключенным» (с сотней сотрудников и тысячами дарителей, помощников — зачастую таких же нищих как те, кому предназначалась помощь). Никто и не стремился, за редчайшим исключением, на советской свободе и в тюремной камере, к единству взглядов, к попытке убедить друг друга в своей правоте, но какое значение имело дружеское, уважительное отношение к чужому мужеству и человеческое общение. Само ощущение, что ты не одинок в своем противостоянии. У арестованных диссидентов немало было детей не только маленьких, но и грудных. Бывали случаи, когда матери, у которых еще было в груди молоко кормили детей тех, у кого молоко пропало от стояния в тюремных очередях.

Поэтому самыми характерными участниками движения были такие подлинные русские святые — лучащаяся как солнце добротой Мария Гавриловна Подъяпольская и одна из распределителей Солженицынского фонда Нина Петровна Лисовская с ее неизменными пятницами и сотни похожих, близких им людей по всей гигантской стране.

Не могу забыть рассказ Нины Петровны. Родители, уходя на целый день на работу, поручали девочке заботы о младшем брате. Он был послушный мальчик, хорошо учился, за обедом не капризничал, но почему-то очень не любил выходить из дому. А родители хотели, чтобы он и гулял тоже.

И тогда Нина Петровна говорила брату:

– Митя, если мы выйдем на улицу, мы встретим кого-нибудь, кому сможем помочь.

И тогда мальчик соглашался на прогулку.

Такие люди и были основой — теперь уже, к несчастью, почти забытого — диссидентского движения по всему Советскому Союзу. И мне очень обидно, что отец Георгий, который и сам — один из лучших людей этого движения, почти совсем не помнит об этом единстве.

История диссидентства, инакомыслия не написана потому, что на девяносто процентов уничтожена, а посторонние люди, действительно, мало интересуются теми, еще оставшимися десятью процентами, которые возможно собрать. Не интересуются, чтобы не оказаться в положении людей равнодушных к трагической русской истории.


Дата эфира: 26.03.12

Опубликовано на сайте: 15 февраля 2012, 17:43

3 комментария

  1. А. Шкарубо

    Здравствуйте, Сергей Иванович!
    Не сразу понял смысл последнего предложения в “Дополнении”.
    Надо ли его понимать так, что представители класса интеллигенции предпочитают не интересоваться историей диссидентства, т.к. подобный интерес ставит их перед моральным выбором: либо оставаться в качестве социальной прослойки/прокладки, либо бороться за свои классовые интересы, со всеми вытекающими по(д)следствиями?

  2. Борис Майоров

    Полагаю, что диссиденты были рационализаторами общественной системы отношений. Каждый стремился улучшить свои болты и гайки общественной системы, вместе им нельзя было работать. Их предложения народ не слышал, а КПСС – монополист в регулировании социально-политической обстановки в СССР их игнорировал, а особо надоедливых диссидентов, подобно еретикам церкви сжигал при помощи инквизиции – КГБ. Ересь привела к реформации церкви после столетий усилий рационализаторов прошлого. Для объединения диссидентов в демократическое движение должны были появиться лидеры с ситемным мышлением своего времени.
    Демократия в России (активизация всего населения), как и реформация в некоторых странах невозможна. Причин много, но самая главная – цены на ресурсы. Если элиты дождутся низких цен, ничего не делая в области демократии, то Россия распадётся. Остаётся лучший способ – демократизация сверху.

  3. Борис Майоров

    Уважаемый Сергей Иванович!

    Я представил права, свободы и законные интересы человека в наше время в виде многомерной системы координат с основанием ДОСТОИНСТВО человека – центральным понятием современной демократии.
    Подробнее здесь – https://sites.google.com/site/dignity21/

    Хотел бы узнать Ваше мнение?