О «Зеленом шатре» Людмилы Улицкой. Сергей Григорьянц. 2011 год
Конечно, «Зеленый шатер» – лучшее из того, что написано об интеллигентных московских детях — погодках войны. Да и независимо от этого — книга добрая талантливая, увлекательная, замечательно написанная. К ее очень непростым героям проникаешься большим сочувствием и большой долей понимания их нелегких судеб на изломе двух катастрофических эпох российской государственности.
К тому же я уверен, что лучшей книги, лучшего памятника как раз диссидентскому движению в Советском Союзе (но в книге — это далеко не единственная тема) по тонкости, доброжелательству, близости к нему, а потому и пониманию его, в русской литературе еще не было и думаю, что не предвидится в будущем. Его больше некому создать.
И все же при этой моей самой высшей из возможных оценок романа мне хочется высказать несколько не то что критических, а скорее дополняющих соображений.
Конечно, в романе есть несколько мелких неточностей. Скажем, когда человек с политической 190′ статьей Уголовного кодекса возвращается из лагеря, надо бы оговорить — почему ему разрешают жить в Москве. Это бывало, но не так уж часто. Многим, в том числе и мне, после первого срока и с этой же статьей, разрешено было жить только за пределами Московской области.
Более серьезны и обидны не только для тех, кто работал в солженицынском фонде, но для тысяч семей, которые выживали, могли ездить на свидания с политзаключенными, слегка пренебрежительные заметки в адрес фонда. Это особенно неправильно для романиста, который пишет в той или иной степени обо всей интеллигенции того времени. Сама помощь тысячам семей была титанической и самоотверженной работой множества прекрасных людей. Дело еще в том, что деньги Солженицына зачастую в СССР не доходили из-за блокады, устроенной КГБ, и вся эта помощь для тысяч семей политзаключенных собиралась у многих десятков-сотен тысяч людей, сочувствующих им, и не только в Москве и Ленинграде, но по всему Советскому Союзу. Это было движение столь же широкое и значительное, как «самиздат», о котором Улицкая, конечно, пишет, и реально спасало тысячи и без того малопрактичных, а тут еще и преследуемых властями, лишенных даже минимальных заработков семей. Накладки, конечно, бывали, и все о них слышали, но они не отменяли всего остального, и упоминать фонд вскользь и чуть пренебрежительно — просто несправедливо.
Но есть еще более важные вещи, в романе упущенные. Демократическое движение в нем — это какая-то мелкая суета с перепечатками, тамиздатными книжками, парой писем какого-то протеста. На самом же деле демократическое движение в Советском Союзе было гораздо крупнее и значительнее. И я не говорю об общественно-политическом его смысле. Это задача не романиста, а историков или социологов. Я говорю о человеческой, внутренней значительности почти каждого из участников демократического движения, а значит — и персонажей, избранных романистом. Были по меньшей мере три существенных обстоятельства, которые остались за пределами романа, но именно они, как мне кажется, были основными в мироощущении среды, описываемой Улицкой.
Первым было противостояние. В демдвижении в России не было никакой общей программы. Что-то писали Литвинов, Сахаров, Орлов, но не это было основой движения. Основой для каждого в отдельности (а получалось, что для всех вместе) было внутреннее ощущение собственного достоинства, стремление сохранить самого себя, свою способность к самоуважению. А отсюда необходимость поступать именно так, а не иначе, не идти на компромисс с совестью, с которым жили все окружающие. Делать то единственное, что должно, что помогало сохранить внутреннее достоинство.
Вторым был не без труда преодолеваемый страх. Это был подлинный, вполне обоснованный страх ежедневной возможной гибели. Последние годы много писали о либерализме Андропова. Для Евтушенко и Любимова, может быть, так оно и было. Но диссиденты точно знали, что кроме тюрем и психушек есть еще и прямой отстрел наиболее несговорчивых, и он шел по всей стране: в Литве — были убиты два самых влиятельных католических священника, в Армении — художник Минас Аветисян, на Украине — композитор Владимир Ивасюк, в Москве — Костя Богатырев, недоотравленный Володя Войнович.
Я помню, как летом 1993 года ко мне пришел знакомиться Лев Зиновьевич Копелев. Случилось так, что мы не встречались с ним раньше. Еще не были опубликованы ни записки Самойлова, ни воспоминания Сахарова, то есть никаких внятных текстов об этом еще не было. Но я знал Костю Богатырева, его убийство было несомненным делом рук КГБ, но вскоре после его гибели в «самиздате» появилось письмо Раисы Орловой — жены Копелева, где она писала, что все это дело рук знакомых Косте уголовников. Я не знал и того, что в то же время, когда был убит Костя, у Копелевых были выбиты булыжником стекла — это было внятным знаком:
– Сегодня вас не убиваем, но вы — следующие.
И я спросил Льва Зиновьевича, почему она написала это письмо. Опершись на палку, этот уже очень старый, далеко не пугливый человек, фронтовик, десять лет проведший в лагере, сказал мне, ничего не объясняя:
– Ей страшно было очень.
А ведь Юри Кукк, Галансков, позже — Марк Морозов, Толя Марченко и многие другие уже погибли и погибали в тюрьмах и лагерях. А в текстах «самиздата» о татарах, чеченцах, колымских и соловецких лагерях — тоже была смерть десятков миллионов людей, у большинства из нас — в том числе родственников и знакомых.
Страх и смерть витали над демократическим движением и несмотря на самоубийство одного из персонажей романа (видимо, повторяющего в чем-то судьбу Ильи Габая) этого дыхания нет в романе.
И третья важнейшая особенность демократического движения, не замеченная романистом, — это любовь. Передать, как все эти люди, объединенные отчаянным противостоянием и ожиданием близкой гибели, любили друг друга, невозможно никакими словами. Царила атмосфера не просто взаимопомощи, поддержки друг друга во всем, но именно струящаяся атмосфера любви. Может быть, и потому, что в демократическом движении было много немолодых, очень добрых женщин. Но, конечно, не только в них дело.
Не могу забыть, как осенью 1982 года отмечали день рождения Софьи Васильевны Каллистратовой. Против нее уже было возбуждено уголовное дело, она грузно сидела в кресле, вспоминала украинскую восьмидесятилетнюю правозащитницу — Оксану Мешко, которую в это время гоняли на Дальнем Востоке с этапа на этап, и устало говорила:
– Конечно, я умру в тюрьме.
И в это время в комнату вошла опоздавшая Елена Георгиевна, держа на вытянутых руках только что испеченный ею пирог для новорожденной. Кто-то спросил:
– А с чем пирог-то, Люсенька?
– С любовью, – ответила Елена Георгиевна.
И это были не слова, а самая суть того, что все чувствовали.
На днях Лена Санникова мне рассказывала, как она из своей сибирской ссылки ехала километров за пятьсот в другую сибирскую деревню, где в доме для престарелых тоже в ссылке жил уже слепой и умирающий Юрий Шухевич. Ехала зимой с пересадками, на десятке автобусов и местных поездов, чтобы сказать незнакомому человеку доброе слово, привезти мелкий гостинец. И на лице у Лены был отсвет той любви, которая всех объединяла в 60-70-е годы.
А кроме того, присутствие КГБ вокруг и внутри, точнее, постоянное присутствие провокации, смысл которой не всегда был понятен, но был понятен источник — я не хочу об этом сейчас говорить более подробно, делала мир демократического движения не только гораздо более значительным, чем в романе, но и еще бесконечно более сложным и глубоким, для некоторых как трясина, для других – как морская вода.
Но все эти соображения просто не уместились бы в роман. Они бы его разрушили. И потому я вновь повторяю: нет в русской литературе книги о правозащитном движении лучше, чем «Зеленый шатер» Улицкой и, конечно, уже и не будет. И нужно быть очень благодарными автору за этот гигантский труд.
Опубликовано на сайте: 16 февраля 2011, 17:28
“Зеленый шатёр” Людмилы Евгеньевны- замечательная книга. На мой субъективный взгляд- лучшее произведение в творчестве Улицкой. Многогранно и многопланово. Не прочитал- заглотнул в течение пары ночей осени 14-го. Не знаю всех подробностей причины написания книги, но как мне кажется, ЗШ писался в том числе и как дань памяти творчества братьев Вайнеров. Их самого главного творчества в виде своеобразной дилогии “Евангелие от палача” и “Петля и камень в зеленой траве”. Прекрасные, просто восхитительные вещи, и в то же время невероятно страшные и жуткие. Меняющие не только взгляды читателя на жизнь, но в некоторых случаях и на всю его жизнь.
6 марта 2019, 18:02
*но в некоторых случаях и всю его жизнь
6 марта 2019, 18:03