О ней вспоминают, обычно, с шестьдесят восьмого года, о лозунге «За нашу и вашу свободу» и коляске с сыном у Лобного места. Конечно, все, кто помнит и думает о Горбаневской, знают об основании «Хроники текущих событий», о психушке и об эмиграции, но почти забыто, что Наташа и в первой половине шестидесятых годов была известным, очень ценимым и важным для московской и ленинградской интеллигенции поэтом, для многих более близким, чем были Белла Ахмадулина и Юнна Мориц. Как это ни странно звучит, именно поэзия женщин (но не женская) в эти годы была не просто чище, честнее и талантливее, чем поэзия их юных современников — Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, но я бы сказал — более мужественной, не подверженной общественно-политическим играм их молодых друзей.
Но и на фоне Беллы и Юнны самым искренним и непримиримым поэтом была Наташа. У Ахмадулиной и Мориц все же был почти государственный статус, членство в союзе писателей, с трудом изданные, но все же по одной книге, стихи Наташи (как и Иосифа Бродского) перепечатывали на машинках, передавали иностранцам (да и я передавал) в призрачной надежде на публикацию хоть где-нибудь в эмиграции, еще очень плохо понимая, что же издается по-русски за рубежом, что из нашей жизни им (пока еще первой и второй эмиграции) понятно и интересно.
Во всяком случае в советской печати, кроме, кажется, единственной «пробитой» Галей Корниловой публикации нескольких стихотворений в «Знамени», для маленькой, суровой и непримиримой Наташи места просто не было, не могло быть по определению. Она писала о каторге и ссылке, о погибшем поэте Вильгельме Кюхельбеккере и у меня пятьдесят лет стоят в памяти ее стихи:
- Холодно ли, Виленька, в Сибири?
– Холодно ли, Виленька, в могиле?
И было понятно, что у приятеля Пушкина легко просматриваются в наше тогда либеральное время хрущевской «оттепели» вполне очевидные аналоги — московские поэты Юра Анохин и Леня Чертков в лагерях чуть позже — Юлий Даниэль, Юрий Галансков — кровавая чреда заключенных и погибавших в лагерях русских поэтов никогда не прерывалась.
В 1965-66 годах я недолго заведовал отделом критики в журнале «Юность». У меня в каморке-кабинете Евтушенко уговаривал Иосифа — здоровенного, рыжего, похожего на популярных тогда бабелевских одесских биндюжников, стать, наконец, как он, признанным советским поэтом, выпустить книгу с «проходными» стихами. Я ушел из своей каморки сразу же, вскоре плюнув ушел и Иосиф. Впрочем, меня из «Юности» тоже вскоре выгнали за нежелание поддерживать коллективный донос на создаваемый в пику «Юности» ЦК ВЛКСМ ультралиберальный журнал «Молодость» с публикациями в первом же (и единственном) номере прозы Шаламова и Булгакова, самых популярных и непечатаемых до этого песен Булата Окуджавы. Во втором-третьем номере планировались и стихи Наташи. Но это все истории к Наташе имевшие пока еще косвенное отношение.
Но в недолгой моей работе в «Юности» был эпизод и прямо с ней связанный.
Я Наташу знал практически только по стихам, но формируя каждый месяц подборку рецензий стремился найти что-то наиболее приличное — и по качеству текста и по книгам, о которых шла речь. Сам написал о монографии Андрея Синявского и Андрея Меньшутина «Поэзия первых лет революции», Наташа написала на двух страничках высоколобую рецензию на книгу Молевой о русских художниках восемнадцатого века — тогда тему не то что запрещенную, но как вся русская история и история русского искусства «не приветствуемую». Текст Наташи был очень хорош, книга Молевой в высшей степени достойна поддержки и похвалы, но при этом ни в книге, ни в самой рецензии не было совершенно ничего, что могло бы вызывать придирки цензуры. Все же на всякий случай я заслал в набор наташину рецензию (на что как завотделом имел право) до заседания редколлегии. Набранная рукопись по правилам того времени оплачивалась в любом случае — будет она напечатана или нет. Считалось, что отказ в публикации после набора — это уже вина редакции и автор не должен от этого страдать. Именно так, в гораздо более серьезной и сложной ситуации, Александр Твардовский отправил в набор уже отвергнутый и Главлитом и отделом культуры ЦК роман Солженицына, а потому смог на законных основаниях выплатить ему гонорар.
С небольшой и вполне проходимой рецензией Наташи, казалось, все должно было быть совсем просто, но оказалось, что я недооценивал осведомленность нашей редколлегии и значение уже тогда одного имени поэта. Содержание рецензии даже не обсуждалось:
– Горбаневскую мы не печатаем, – было сказано тут же и безапелляционно.
Так и осталась у меня гранка ее рецензии, Наташа получила небольшой гонорар, но и он в ее нищей жизни был совсем не лишним, а для истории, для всех нас осталось документальное подтверждение того, каким безупречным, значительным, и почти общеизвестным было имя одного из высоких христианских русских поэтов, одного из последних людей, объединявших славянские народы, юной Натальи Горбаневской уже почти полвека тому назад.
Сергей Григорьянц, 2013 год.
Опубликовано на сайте: 4 декабря 2013, 20:41
Спасибо за воспоминание.Да,Наталью Горбаневскую будут помнить и читать во все времена,а евтушенко бессовестного,уже сегодня никто не знает.Туда ему и дорога.В беспамятство.
5 декабря 2013, 8:50
Спасибо, Сергей Иванович. Отличная статья.
19 февраля 2014, 16:47
+
1 июля 2019, 14:22