Комментарий на статью “Клевета”
Добрый день, Оля,
прости, пожалуйста, что так долго не отвечал, не так это было легко, но не могу даже сказать, как мне понравилось твое письмо. И, если ты разрешишь, я его повешу на своем сайте, как твой мне ответ, который замечательным образом характеризует тебя, многих наших общих знакомых и то время. Но в каких-то существенных вещах он мне все-таки кажется не вполне точным.
Ты замечательно тонко, даже удивительно, как тебе удалось это понять, пишешь о Петре Якире, что попав мальчишкой в лагерь, он так и оставался во многом мальчишкой и через тридцать лет. Это, действительно, одно из странных свойств лагерной жизни и я его встречал на практике — люди попавшие в тюрьмы и лагеря с так называемой «малолетки», остаются во многом подростками и в тридцать и в тридцать пять лет, если они все эти годы провели в лагере. Почему-то в лагере не взрослеют. Но в то же время это не вся правда. Это люди, привыкшие к лагерному выживанию, умеющие приспособиться и умеющие обмануть (якобы по-детски) себя и всех окружающих, во всем, что им нужно. Ты, Оля, переносишь свою доброту и свой нелегкий, но совсем другой опыт на человека, у которого опыт подлинный, тюремный, длительный, в том числе провокатора, как об этом пишет Фрид в своих «Воспоминаниях лагерного придурка». И я вполне могу допустить, что в своем инфантилизме Якир тешил себя самообманом, что о его прошлом никто не знает и что, конечно, ничто не случиться с теми детьми, которых он зовет в гости. Но при этом не мог не понимать, на другом уровне своего сознания, в какие игры он играет. Впрочем, это уже все достоевщина и разный наш с тобой опыт.
Согласен я и с тем, что «изучали всех известных участников Сопротивления, чтобы найти слабые места каждого» (очень жаль, что ты не пишешь об этом более подробно). Но это совершенно не противоречит и тому (скорее даже подкрепляет), что я написал о вине Петра Якира в твоем аресте, и тому, что дело Красина (по его примитивности и обычности для множества дел диссидентов) готовили «второразрядные психологи из КГБ».
В основе нашего с тобой несогласия, мне кажется, лежит довольно распространенное и сильно упрощенное представление о том, что диссиденты (всех видов) были борцами как ты пишешь непобедимого «морального Сопротивления», а КГБ всегда стремилось это Сопротивление уничтожить или дискредитировать. Но надо стараться понять не только себя, но и противника в особенности, когда он так не прост.
На мой взгляд: буду писать вкратце — у меня это тема большой книги — у КГБ во времена Хрущева и Брежнева отношение к любому движению Сопроивления (религиозного, политического, морального) в эти годы менялось, бывало иногда довольно сложным и зависело от непосредственных целей КГБ, а в более крупном масштабе — от менявшихся целей всего кремлевского руководства. На самом деле именно это я имею в виду в понравившейся тебе и Валере главе «Четыре маски Андрея Синявского», но, по-видимому, из одной этой главы суть моего отношения к, условно скажем, борьбе КГБ и движения Сопротивления, так же как из моих озлобленных реплик по поводу фильма Андрея Лошака, так и осталась непонятой (что, конечно, моя собственная вина).
С конца 1959 года в числе программных целей КГБ вошла «работа» с общественными организациями, которая в разные годы была разной: иногда это активизация общественной жизни в СССР (конечно, в собственных целях), иногда — ее полное подавление.
Приведу другие, кроме Синявского, известные мне примеры, и мое понимание целей КГБ.
В 1960 году два офицера КГБ (Первого Главного управления — внешней разведки) на еврейском кладбище возле синагоги в Малаховке перевернули несколько памятников и намалевали, где могли, свастики. Сделано это было не из антисемитских соображений, а в качестве эксперимента: как будут реагировать местные жители. Выяснилось, что кое-кто это одобряет. После чего сперва офицеры «Штази», а потом и местные добровольцы, стали (но при гигантской рекламе) повторять то же самое в ФРГ. И всем стало ясно, что в Западной Германии сильны нацистские и антисемитские настроения и ее включение в европейское сообщество, а главное — размещение на ее территории ядерных сил НАТО — очень опасная ошибка. Забавно завершение этой истории в Малаховке. Ее синагога противостояла официальной и главенствующей синагоге на улице Архипова и малаховцы решили, что именно оттуда были посланы вандалы (было очевидно, что они из милиции). К тому же очень не вовремя появился в Малаховке американский турист. Разрастался внутренний и даже международный скандал. Все это не входило в планы экспериментаторов. И появился человек, который предложил крупную сумму денег (конечно, на ремонт синагоги и восстановление памятников), но с обязательным условием — об этой истории забыть. В Советском Союзе нет и не было антисемитизма, и с свободолюбивой малаховской синагогой никто не борется.
Другой пример сложных игр КГБ. К 1961 году было решено прикрыть «Маяк». До этого пару лет самые разнообразные поэты со всех сторон памятника Маяковскому читали свои и чужие стихи. Пять или шесть самиздатских поэтических журналов (наиболее известны «Синтаксис» Гинзбурга и «Феникс» Галанскова) собирались и издавались (на пишущей машинке и рукописные) участниками «Маяка». В стране менялась внутренняя политика, менялось и отношение к «Маяку». Сперва оно было доброжелательным (статья в «Комсомольской правде», кадры в одном из фильмов для заграницы), потом — с ростом сопротивления Хрущеву и с его собственным представлением, что гайки надо затягивать — более опасливое, но почти с готовностью заменить открытую площадь «Маяка» клубом имени Горбунова. Потом был полный отказ от всего, окончательный разгон, аресты, дело (первоначально) о терроризме.
Со всеми такими разными по настроению ребятами года два вели беседы, с интересом слушали их иногда вполне антисоветские стихи многочисленные и различные люди в штатском (вплоть до самого Шелепина). Все это замечательно отслежено в исключительной по своей содержательности книге Людмилы Поликовской «Мы — предчувствие, предтеча». Почти в каждом из десятков ее интервью с такими разными юными поэтами и студентами, собиравшимися на «Маяке» упоминаются провокаторы. И я думаю, что это не мания преследования, а скорее преуменьшенное представление об их числе. Для КГБ (того же Первого управления), на мой взгляд, «Маяк» был важнейшим полигоном для проверки подходов к европейской молодежи, но уже не западногерманской, а французской. Той, что через семь лет будет готова к Парижскому восстанию. Поэтому и появляется в 1961 году дело о терроризме в Москве. Как странно это совпадает по времени: в Париже в 1960 году Годар еще снимает «Маленького солдата», где нет правды ни у арабских террористов, цитирующих Ленина, Маркса, Мао Цзе-дуна, ни у французской контрразведки («должна же быть другая правда, чем идеи»). Но вскоре в фильмах Годара, практически подготовивших восстание, правда есть только у террористов. Может быть, конечно, студенты во всем мире думают, говорят одинаково и одними словами, но многие лозунги «Мая» кажутся списанными из «Человеческого манифеста» Галанскова и других стихов «Маяка». К тому же и офицеров КГБ в 60-е годы во Франции больше, чем сотрудников французской контрразведки и, может быть, некоторые из них те же, что были на «Маяке».
А в Москве тем временем по обвинению в попытке убить Хрущева арестованы Эдуард Кузнецов, Илья Бокштейн, Владимир Осипов и Анатолий Иванов (Скуратов). Не хочу пересказывать детали — у Поликовской, с которой я не согласен только в их понимании, они замечательно описаны и есть одна самая важная. О таком страшном обвинении, как терроризм, по которому «маяковцы» арестованы, которое можно как угодно раскручивать, кого угодно к нему привлечь, в их обвинительном заключении — одна фраза. Даже такой опытный человек, как Эдуард Кузнецов, в интервью данном уже через много лет говорит «я не могу этого понять». Но на мой взгляд все довольно просто. Сама эта идея, что очевидно из многих интервью, подброшена провокаторами. Цели у КГБ две: экспериментаторская как и в Малаховке — проверить как по разному реагируют девятнадцатилетние студенты на идею терроризма, восстания, теоретическое обоснование организованного протеста. И вторая — служебная — после этого прикрыть, запугав, «Маяк», что уже было решено заранее. Обе цели выполнены. Зачем же раскручивать деятельность своих же провокаторов. Если бы среди товарищей Кузнецова, Осипова и Бакштейна было больше детей высокопоставленных советских чиновников и разворачивался бы скандал, то их, возможно, не только не судили бы, но еще бы и заплатили, как малаховцам, чтобы они забыли об обвинении. Впрочем, денег они, конечно, не взяли бы, но как-то договориться всегда можно.
Для «руководства общественным движением» были бы замечательно полезны в Париже и Синявский с Даниэлем — но об этом почти все ты уже читала, не хочу повторять. В Советском Союзе суд над ними должен был и действительно резко стимулировал советскую общественность, которая нашла бы общий язык с «левыми» на Западе.
Но с 1964 по 1968 год внешняя политика СССР начала резко меняться. На смену идеям еще державшегося Шелепина, а до этого Хрущева, об «Европе от Атлантики до Урала» (естественно, темно-розовой) пришла сталинская уверенность свергнувших Хрущева маршалов о том, что советская власть во всем мире крепка не левым «движением», а прочной танковой броней. Послушная коммунистическая партия Франции погасила Парижское восстание. Стало ясно, что и в Советском Союзе любое движение Сопротивления надо уничтожать под корень. И открытый, доброжелательный дом Якира давал для этого замечательную возможность — туда сходились почти все ниточки. А Якир, чтобы ты не говорила, со своим лагерным опытом не мог этого не понимать. Конечно, в этот период ни он, ни Красин не были осведомителями (агентуры дававшей исчерпывающие сведения обо всех вас, о ниточках, тянущихся в провинцию, по всему Советскому Союзу, хватало и без них). К несчастью, никто из вас не дал себе труда написать такую книгу, как Поликовская о «Маяке», собрать десятки, сотни рассказов участников. Сейчас это делают люди, которых там не было, у которых свои сверхценные идеи о вашей жизни.
Таким образом вина в твоем аресте у Якира все-таки была, а главное — за несколько последующих лет, в значительной степени с помощью материалов собранных в 1968-72 годах, в стране было уничтожено почти всякое заметное кому-нибудь кроме домашней кошки, Сопротивление (моральное, политическое), которое ты называешь неуничтожимым. С 1972 года благодаря сравнительно немногочисленным (количественно меньшим, чем при Хрущеве) арестам с политическими обвинениями, но успешно дополненным уголовными обвинениями, психушками, убийствами, высылкой евреев и неевреев (блестящая к тому же возможность для внедрения агентуры и в Израиле и на Западе — надо же думать и о прямых служебных интересах) задача была аккуратно решена. К 1980-83 году весь Советский Союз замолчал. И когда в эпоху Горбачева КГБ подготовленному Андроповым вновь понадобилось общественное движение, то кроме немногих вернувшихся из тюрем (а ведь большинство — уехало или отошло от общественной жизни) крупными правозащитниками стали Жириновский, Воронин, Андрей Исаев и другие штатные и нештатные сотрудники. Комитет государственной безопасности сам хотел управлять страной, коммунистическая партия стала его противником, а демократическое движение — не на долго и если им можно было управлять — союзником.
Вот почему я плохо отношусь к Якиру и Красину. Мне не нравятся люди, которые скорее вольно, чем невольно помогают российским спецслужбам в их непрекращающейся сложной и отвратительной игре с действительно достойными людьми, с общественным движением в Советском Союзе. Как, впрочем, не нравятся и те, кто в 90-е годы уничтожал общественное движение, уже не нужное для КГБ во времена Ельцина и Гайдара, а в начале двухтысячных всячески помогал Путину. Один из руководителей «Мемориала» недавно, на вечере памяти Александра Яковлева, публично объявил, как он был наивен, как он не понимал в 90-е годы, что происходит в стране. Вероятно, Якир и Красин после 72-го года то же объясняли, что не понимали к чему дело идет. Но у меня вся эта детская наивность не вызывают ни симпатии, ни доверия.
Опубликовано на сайте: 13 января 2014, 21:01
А какой это Андрей Исаев упоминается в статье? Который владелец православной гостиницы в Трире? Такой мордатенький депутать из Гос Думы – профсоюзный болтун, якобы троцкист, потом якобы социалист-анархист, потом уж и не припомню кто, а в конце-концов единороссовский путинист?
17 января 2014, 21:15